| https://www.sobranie.org/archives/3/2.shtml |
Русское Зарубежье всегда жило жаждой возвращения на Родину. Разными способами беженцы стремились вернуться домой, чтобы там воскресить Россию. Часть эмигрантов вернулась вместе с немецкой армией, а после ее разгрома заполнила камеры, бараки и братские могилы на всем пространстве от Мурманска до Магадана. Другая часть искренне верила, что новая Отечественная война преобразила Советское государство, и теперь все будет по-другому.
Еще не успели остыть руины Хиросимы, как из Парижа и Харбина в СССР направилась целая волна добровольных репатриантов. Они хотели строить новую жизнь в новой стране. Увы, усатый «отец народов» только посмеялся над ними. Одних он отправил в те же камеры, бараки и могилы, других заставил лгать и клеветать на все родное.
Владыка Сергий, покидавший Берлинскую кафедру, был свободен от каких-либо иллюзий. Семь лет, пережитых в оккупированной немцами Праге, и еще пять лет под надзором спецслужб в разных городах подсоветской Европы прибавили к его пастырскому подвигу подвиг исповедничества. В застенках НКВД пропадали его духовные чада, на его глазах рушилась жизнь ближних. Впереди Владыку ждала далекая Казань и новые испытания, но радость близкой Родины была сильнее всех естественных страхов.
Он прибыл в столицу Советской Татарии 26 сентября 1950 года и отслужил первое богослужение в Кафедральном Никольском Соборе на улице Баумана. После трех десятилетий церковной смуты и гнета короткое двухлетнее архипастырство Сергия Пражского стало для Казанской Церкви временем отдыха и обновления сил перед новыми потрясениями.
Конечно же, после войны Церковь не гнали так беззастенчиво, как в 20-е и 30-е годы. Вроде бы открыли часть храмов, дозволили готовить молодых священников, но, тем не менее, возникало множество новых соблазнов. Теперь все священнослужители, подчинявшиеся Святейшему Патриарху Московскому, должны были верой и правдой служить атеистической власти. Так как честное служение Богу и ближним мало согласуется с торжественными молебнами на 7 ноября, каждому из них приходилось балансировать между малодушием, которое превращало пастырей Христовых в осведомителей красного «министерства любви» (по определению Оруэлла) и неосторожностью, которая была прямым пропуском в лагерь. Остаться с паствой и не предать ее — было главной задачей истинных служителей Церкви из тех, кто не ушел в катакомбы.
Русский православный народ, в лучшей и меньшей своей части, был закален страданием и горел верой, но и эта часть не всегда была свободна от усталости и чувства безысходности. Желая сберечь островок своего мира от находящих волн, церковный люд и наиболее стойкие представители старой интеллигенции закрывались от внешнего мира скорлупой недоверия. Из прочего народа, который заходил в церковь, только если в опустевших стенах храма размещалась какая-нибудь контора, одни были совершенно равнодушны ко всему, кроме маленьких радостей тоталитарной жизни, а другие были изломаны этой жизнью и пребывали в унынии.
Именно уныние и недоверие к людям архиепископ Сергий в первую очередь искоренял среди пражских эмигрантов. Теперь он был призван бороться с ними на Родине. Его уже нельзя было испугать тиранией, и в Казани он продолжал делать то, что делал и во время польского гонения, и при нацистах. Снова на богослужение стекалось множество людей, снова церковные стены оглашались тихим голосом Владыки, снова он с любовью и добротой смотрел на каждого приходящего к нему.
Сегодня в Казани осталось немного живых свидетелей его святости. Одна из них Елена Борисовна Пальчикова, дочь предводителя казанского дворянства, почти полстолетия собирала воспоминания разных лиц о своём духовном отце. Вот как она рассказывает о своей первой встрече со святителем:
„Я очень люблю храм и богослужение, раньше не пропускала ни одного памятного дня. Ходила и на кладбище (в храм Ярославских чудотворцев. — М. Ш.), но больше всего я любила Покровскую церковь. Однажды мне сказали, что к нам приехал новый архиерей, и я из любопытства пошла в Никольский собор. Владыка мне не понравился — маленький, толстый, и я больше не ходила на архиерейские службы. Наступил праздник Покрова Божией Матери, Владыка служил в нашей церкви. Когда он обходил храм с кадилом, то как бы случайно посмотрел на меня. И я вдруг увидела лицо старца с дивными глазами, которые как будто читали мою душу. Я всей душой поклонилась ему, полюбила и стала посещать все его служения, не пропуская, до самой его кончины“.
С середины сороковых годов до перестройки в Казани действовало всего три храма: Никольский Собор, составляющий один комплекс со старинной Покровской церковью; храм на Арском кладбище, где богослужение не прекращалось в самые лютые времена, и церковь в память Казанской иконы Богородицы в пригородном селе Царицыно.
Владыка Сергий внес в богослужебную жизнь Казани свойственный ему творческий дух. Не смотря на преклонный возраст и слабое здоровье он исправно выстаивал все службы и подолгу прикладывал прихожан ко кресту, давая при этом духовные наставления. Люди, служившие с ним, вспоминают, как при нем само собой прекращалось праздное хождение по алтарю, и просто совестно было вести лишние разговоры. При этом все его замечания священнослужителям носили исключительно доброжелательный характер и были сопряжены с молитвой о них. Он ввел ежедневное служение молебнов Богородице после Литургии и обязательное пение акафиста в честь Ее Казанской иконы на воскресной вечерне. Последняя традиция прочно укоренилась в богослужебной жизни Казани и сохраняется до наших дней. Кроме того Владыка украсил древний список с Казанской иконы, находящийся в Кладбищенской церкви девятью лампадами и опубликовал в Журнале Московской Патриархии статью посвященную истории Казанского образа.
В том же храме на Арском кладбище под Престолом бокового придела, при Владыке Сергии, был сокрыт ларец с частью мощей Святителя Германа Казанского (+1567). Он пролежал там до Великого поста 2000 года, когда был случайно найден, и летом того же года с торжеством перенесен в Успенский монастырь на острове Свияжске. Может только благодаря этому, святыня не разделила участи мощей другого казанского Святителя Варсонофия (+1576), которые в годы Застоя просто выбросили на свалку.
Владыка интересовался казанскими храмами и думал об их возрождении. Особый его интерес вызывали: бывший Кафедральный Благовещенский собор в Казанском Кремле; Ивановский монастырь напротив Спасской башни Кремля, превратившийся в обычную коммуналку; Николо-Гостиннодворская церковь, где и поныне размещается Главное Архивное Управление Республики Татарстан.
Он жил в двухэтажном деревянном домике на перекрестке улиц Лесгафта и Вишневского, среди тишины и деревьев. Свою комнату все время украшал цветами и молодыми ветками. Любил по вечерам гулять по казанским улицам. Его обычные маршруты проходили по Вишневского и соседним местам. Он захаживал в запутанные переулки «Калуги» и в Клыковку (ныне район улицы Красная позиция), которая тогда имела славу казанского «Шанхая». Интересно, что в условиях победившего социализма, архиепископ Сергий не изменил пражскому обыкновению всегда ходить в рясе или подряснике, и добираться до храма пешком. Странный гость на нищих и тихих улицах нес с собою мир и благословение.
Во время прогулок Владыка подмечал, где люди живут бедно, у кого требует ремонта дом, а потом старался помочь им. Люди знавшие его отмечают, что он никого не баловал подачками, но помогал именно тем, кому это было нужно, а на такую помощь порой уходил весь его архиерейский доход. В его лице находили утешение и запуганные властями «бывшие», такие как Елена Борисовна Пальчикова, и утомленные беспросветным существованием жители рабочих окраин. Каждому человеку он уделял время в храме, а особенно близких людей приглашал домой, поил чаем из старого самовара и кормил вареньем собственного приготовления.
В годы казанского служения Владыка Сергий не оставил и свою зарубежную паству. Он молился за всех своих многочисленных знакомых и духовных чад, вспоминал Яблочинский монастырь, Прагу, Вену, Берлин, покойного митрополита Евлогия, портрет которого висел в одной из комнат архиерейского дома. Некоторым близким людям он рассказывал о своей жизни и жизни русского православного Зарубежья. Однажды Владыке удалось обменяться письмами со своими берлинскими чадами, которые ничего точно не знали о его судьбе и беспокоились о нем. Но поскольку такие письма непременно прочитывались чекистами, Владыка не мог написать о себе многого.
Его архипастырство не ограничивалось Казанью. Он много ездил по своей епархии и бывал в соседней Чебоксарской. Как-то во время торжественной встречи в Кафедральном соборе Чебоксар, когда епископ Иов (будущий архиепископ Казанский) говорил слово в честь прибывшего гостя, Владыка Сергий поклонился ему до земли, а потом успокаивал смущенного собрата словами: „Я кланяюсь твоему дару красноречия, я такового не имею“.
Известный православным казанцам церковный старожил Виктор Андреевич Лошадкин не раз путешествовал по Татарии в качестве архиерейского иподиакона. По его словам, никто другой не удостаивался такого радушного приема с каким народ встречал архиепископа Сергия. Осенью 1951 года Владыка отправился на юг Республики, в Нурлатский район, где должен был освятить преданный верующим Тихвинско-Богородский храм села Тюрнясева. В числе сопровождавших его лиц был и 26-летний иподиакон Витя. Теперь, спустя полвека он с мельчайшими подробностями вспоминает те дни:
„Мы добрались до Нурлат на поезде через Ульяновск. На станции не было перрона, и Владыка, уже старенький, не мог сам сойти с подножек, так что мне пришлось брать его на руки. За нами пришла полуторка и мы поехали в Тюрнясево. Владыка сел в кабину, а мы с настоятелем Никольского собора о. Николаем Евтроповым, протодиаконом о. Василием Красновым ехали в кузове. В Тюрнясеве нас встречал священник отец…, по-моему, Леонид Орлов с народом. Открытие Тюрнясевской церкви было заслугой Владыки, она тогда была вся разломана, не было и иконостаса, но люди ждали службы.
Когда Владыка шел к храму, народ выстроился в живой коридор длинной в 150-200 метров. Владыка был в мантии и клобуке с посохом, мы шли за ним. Женщины постилали перед ним пуховые платки на землю. Большинство впервые видело архиерея, а те, что видели других архиереев, встречали его как настоящего святителя! Многие сперва кланялись в землю, а уже затем подходили под благословение. Мы отслужили Всенощную в честь Покрова Божией Матери, а на следующий день Литургию, и пообедав, отправились в соседнее село Биляр Озеро.
Было холодно, но хотя стоял октябрь никакого дождя не было. Мы ехали по грунтовой дороге среди полей. Здесь я впервые увидел, как дикие гуси поднимаются с земли в небо. Они, видимо, собирали зерно на ржаном поле, а когда машина стала приближаться, полетели клином…
В Биляр Озере нас встречали еще приветливее. Услышав, что приехал Владыка, народ собрался из окрестных деревень. Лицо у Владыки было светлое, улыбающееся. От него как бы сияло, так что приятно было смотреть… И вот снова люди выстроились в две шеренги, и женщины снова расстилали на пути Владыки платки. Мужчин было меньше и они стояли в стороне. Правда, некоторые подходили под благословение (наверное, на фронте страху нагляделись). В стороне же выстроились школьники вместе с учительницей, человек шестьдесят. Они смотрели на происходящее со вниманием и удивлением и, пожалуй, не видели такого ни в жизни ни в кино. Во время службы в храме не было свободного места. Отслужив Всенощную и Литургию мы поехали обратно в Казань.
На вокзале Владыку ждала церковная «Победа», я же отправился домой на трамвае. Прощаясь, Владыка со словами: «Ну, спасибо тебе!» — протянул мне запечатанный конверт, в котором я, вернувшись домой, обнаружил 200 рублей…“.
Слушая рассказы старых людей о торжественных службах, о крестьянах рвущихся под архиерейское благословение, невольно забываешь о том времени, когда все это происходило. Но оставшиеся в живых свидетели тех лет помнят, с какими трудностями и опасностями было сопряжено даже случайное посещение церкви для любого гражданина СССР. Еще меньше хочется думать о том, какие «обязанности» чаяло государство взвалить на каждого священнослужителя.
Неприступные архивы КГБ хранят, пожалуй, немало сведений о том, какая работа проводилась с «Аркадием Дмитриевичем Королевым». Несомненная порядочность и святость Владыки Сергия позволяет нам твердо верить, что вся многотрудная деятельность чекистов осталась без результатов. Впрочем, и ему в официальных речах приходилось ссылаться на «33-ю годовщину Великого Октября» и воздавать «дань почтения мудрому нашему Правительству, дающему спокойно развиваться нашей Святой Церкви на благо Родины». Благо, что не этим запомнился он верующему народу. По справедливому замечанию казанского историка А. В. Журавского, почитание тихого и кроткого Владыки православными казанцами можно было сравнить только с почитанием другого их архипастыря Священномученика митрополита Кирилла (+1937), который до самого конца отказывался от компромисса с гонителями и находился в оппозиции Сергию (Страгородскому). Так что, воистину, все внутрицерковные недоумения и взаимные обвинения между «сергианами» и катакомбниками отступают на второй план, когда речь идет о святости.
Совершенно неожиданно для окружающих в январе 1952 года жизнерадостный Владыка Сергий заболел. Он никому не рассказывал о своих страшных болях, но с этого времени люди стали замечать, что их предстоятель выглядит все хуже. На четвертой неделе Великого поста последовал неутешительный диагноз — рак мочевого пузыря. 3 мая он перенес операцию в одной из московских клиник, после чего отправился в путешествие по Черному морю от Сочи до Одессы. Владыка был доволен этой поездкой и чувствовал себя хорошо. На обратном пути в Казань он посетил Москву и Подмосковье, где провел свое детство. После он с неподдельным восторгом рассказывал, как нашел ту самую тропку, по которой мальчиком бегал в лес за грибами.
В Казани его ждала долгожданная встреча со старым пражским другом и сподвижником архимандритом Исаакием. Отец Исаакий теперь служил в Алма-Ате, и когда 18 сентября ему пришло время возвращаться домой, Владыка сказал ему: „Наверное, с вами мы больше не увидимся“…
Владыка Сергий умер через два месяца 18 декабря 1952 года в день памяти Святителя Гурия Казанского (+ 1563). Эти шестьдесят дней вся православная Казань скорбела и беспомощно наблюдала угасание своего кормчего. В печатной версии «Собрания» я пытался рассказать о последних земных днях Владыки своими словами. Увы, ничего у меня не получилось, и не получается. До самого последнего дня рядом с Владыкой была его преданная духовная дочь монахиня Сергия (+ 1969), знавшая его еще архимандритом Яблочинского монастыря. После мытарств по сибирским ссылкам она поселилась в Казани, в доме, который архиепископ Сергий помог купить ей и еще нескольким монахиням. Ее воспоминания гораздо лучше передадут атмосферу тех дней и боль которой отразилась они в сердцах верующих:
„Последнюю службу (Владыка) служил 8/21 октября. Вечером приехал в кладбищенскую церковь, на постоянный акафист Божией Матери, но сидел или стоял в алтаре, а служить уже был не в состоянии. Прикладывался к Чудотворному Образу и как-то особенно припал головой к Нему. В алтаре он благословил все духовенство, многие плакали, предчувствуя, что это его последнее посещение Святыни. Он едва передвигал ногами, так как левая нога у него очень болела. Владыка все переносил молча, не любил вопросов о болезни и не велел никому писать. Не хотел он, чтобы родные его приехали, но за 10 дней до его кончины, хотя он и не велел этого, они приехали, чем очень огорчили Владыку. Встретил он их словами: «Хоронить приехали», совсем замкнулся, ни с кем не разговаривал, только молча молился. Слег он окончательно за три недели до кончины. За месяц до смерти пропал голос, говорил шепотом, было частое дыхание и кашель, поражение раком горла и левого легкого. Почти ничего не ел, с трудом глотал жидкость. Температура была З8-39, сам уже не мог ни встать, ни повернуться. С трудом поворачивали его на правый бок. Видимо, страдал духовно и физически очень, но все молчал, и только взор его чудных глаз был постоянно с грустью устремлен па иконостас. В последние дни все лежал с закрытыми глазами, отвечал па вопросы односложно, дышал кислородом, ему делали вливание глюкозы и этим его поддерживали.
17-го декабря Владыка приобщился, и ему стало лучше, открыл глаза и выпил полстакана какао, а к вечеру дыхание стало ускоряться, особенно с двух часов ночи. Весь тот день был тяжелый, иногда вырывался сдержанный стон, давали напиток, и он засыпал. С 12-ти часов на 18-е декабря дыхание стало ужасно частым, поверхностным, а в 45 минут первого часа ночи он только вздохнул, дыхание оборвалось, снова вздох, затихло, третий вздох и погас... на земле Божий Светильник, ярко светивший и гревший па священной ниве св. Православия. На правом глазу появились две слезинки …“.
Кладбищенская церковь Ярославских чудотворцев не раз провожала тех, кто был дорог православным казанцам. В годы гонений под ее сводами укрылись мощи первого казанского архиепископа Святителя Гурия. С 18 по 21 декабря 1952 года в ее врата нескончаемым потоком шли те, кто хотел почтить нового Святителя Казанской Церкви. Минуя телеграфные агентства, весть о его смерти пришла в Зарубежье. Молитвы о новопреставленном возносились в Старом и Новом Свете, слезы и радость соединили рассеянных и угнетенных русских людей. Заупокойное Евангелие по Владыке читал уважаемый им казанский протоиерей Борис Филипповский. На четвертый день состоялось отпевание, которое служил архиепископ Макарий Можайский вместе с многочисленным собором духовенства Казанской и Чебоксарской епархий. Большинство присутствующих не скрывало своих слез. Тело Владыки упокоила могилка за алтарем храма, которую тут же выложили хвоей и искусственными цветами из его комнаты. Вошли в историю Русской Церкви слова, которыми архиепископ Макарий почтил своего усопшего собрата: «Словами твоих достоинств нельзя выразить, слава твоя — это весь народ, собравшийся проводить тебя».
 Церковь Ярославских Чудотворцев на Арском кладбище г. Казани |
 Могила архиепископа Сергия на Арском кладбище |
В тот день люди замечали, что солнце «играет» словно на Пасху, а крыша кладбищенского храма становится то лиловой то розовой. Есть множество свидетельств того, как еще при жизни Владыки Сергия, люди по его молитвам получали исцеления. Немало примеров его прозорливости. После смерти Владыка не оставил свою паству и при его могиле или по молитве к нему свершилось немало событий которые рационалист назвал бы «совпадениями».
Даже если бы не было этих чудес память о Сергии Пражском (и Казанском) еще долго не покидала Православный Мир. Еще живущие с нами свидетели его подвига продолжают рассказывать младшим поколениям о чудаковатом проповеднике радости и великом молитвеннике, который помогал им идти ко спасению. К сожалению таковых свидетелей с каждым днем остается все меньше и меньше. Но Владыка и сам является почитающим его, если не в знаменательных снах и «странных» событиях, то в своих печатных трудах, которые доныне являются утешением и ободрением, особенно для тех, кому не хватает мужества для борьбы с грехами или если кто чает найти счастье и уверенность в своем пути. Каждый день около его могилы можно видеть молящихся, а к мраморному кресту люди до сих пор приносят живые цветы и хвойные ветви.
В одном из своих воспоминаний Елена Борисовна Пальчикова пишет о том, что монахиня Сергия видела сон о том, как будут открыты мощи Владыки. Если угодно Господу, это обязательно сбудется. Владыка Сергий тем временем по-прежнему молится за всех нас и призывает побеждать свои грехи, чтобы уже здесь на Земле достичь радости Небесного Царства. В наших силах откликнуться на его призыв.
Марк ШИШКИН
Часть 1 — Начало пути.
Часть 2 — Служение в изгнании.
Ссылки — использованные ресурсы.