Мой далекий Ближний
Фотография ее смотрит на меня с самого утра, как только откроешь глаза, еще не успеешь глянуть на иконы, а она уже тут. Отвела глаза, не смотрит на нас, улыбается. Мягкая, нежно-голубая, светловолосая. Улыбалась нам и отвела глаза, никогда больше не повернет она к нам лица.
Недавно совсем спросила она меня, как помолиться перед началом нового дела. Заказали мы с ней молебен, молились в пустом храме с батюшкой. Смешно, нелепо выглядела она в юбке и платке. Мы все привыкли видеть ее в джинсах, с сигаретой в руках, за рулем тертой машины. А тогда она и сама, наверное, чувствовала себя неловко, длинная худенькая фигурка ссутулилась, съежилась.
Никогда она раньше не ходила в церковь. Семья обходилась без Бога.
И все-таки теперь, после длинного ряда горестей почему-то пришла сюда. Наверное, надеялась, что вдруг первой, неумелой молитвой остановит опутывающий наползающий мрак. В последнее время он так плотно обвил ее, что иногда было трудно вздохнуть. Все еще отвечала улыбками на вопросы о делах, по-прежнему не просила помощи у родных и друзей, но чувствовала, что сил для борьбы с ним не остается. Может быть, тогда и решила сделать уже невероятное и ненадежное, но, видимо, последнее для нее помолиться.
Кажется, она никогда не чувствовала присутствия Бога в своей жизни. Детство прошло как будто без родителей. То есть они были, конечно. Мать много работала, занималась общественной работой, страстно увлекалась пением и чужим и своим собственным. Коллеги ценили и любили ее, а дети ждали ее любви, но встречали лишь требование внешних успехов. Отец давно пропил это свое звание. Распад семьи, давно внутренне совершившийся, наконец, состоялся и внешне. Дети остались один на один и со своими трудностями, и с проблемами взрослых. Детство вспоминалось бесконечным, тоскливым ожиданием мамы. Внешне веселую бойкую девочку с бантиками в светлых волосах подтачивала неутолимая жажда любви, сердечного внимания. Это так и осталось на всю жизнь. Никогда ей этого не было отпущено. Конечно, ей и в голову не приходило, что есть надежный неоскудевающий источник любви. Не слышала и не читала: «Не надейтесь на князи и на сыны человеческие. Придите все труждающие и обремененнии, и Аз упокою вы». Просто хотелось любви, надежной дружбы, идеальной верности.
В юности жилось очень весело. Шумная, без ханжеских ограничений компания. Вино, сигареты, легкие веселые приятные отношения. Для матери школьница в форме и фартучке, почти отличница, пианистка, умница. И совсем чужая. А за порогом настоящая. Летела не остановишь. Счастье, что нашлась в школе мудрая учительница. Родная, теплая душа, настоящая мать. Если бы не она, лететь бы ей далеко и удариться бы очень больно, а, может, уже тогда и погибнуть. Впрочем, гибель махнула все же крылом очень близко.
Родила дочку. Радость и горе. С дочкой как феникс из пепла поднялась. Вышла замуж. Новую радость принес сын. И новое горе принес муж. Опять осталась одна. Опять черное крыло закрыло свет перед глазами. Разом навалились детские болезни, одинокие ночи с горькими слезами обманутости, предательства, бедность. Опиралась душой все на ту же учительницу. Дома, надежного, теплого пристанища, так и не получилось. Вина и бесконечные неудачи угнетали, разъедали изнутри, ежедневно, ежеминутно. Подавляли нескончаемые поучения и упреки матери, которых хватало и на подрастающих детей. Радость несли дети, но не отпускала мука, что нет у них отца, нет настоящего дома, достатка, да и матерью себя, наверное, образцовой не считала. И не с кем было разделить тяжкую ношу.
Ушла слишком рано учительница-мать. Оторвалось от сердца разом слишком много. С трудом затягивалась рана. Опустевшее место не занял ни один человек, затянуло его зыбкой горькой памятью.
Раскачивались весы: мука радость. Капало по капельке на первую чашу. Гордость не давала облегчить ее. Поделиться с близкими не хотела, а может, близкие оказывались не такими уж близкими. Иногда перехлестывало через край, да где ж понять нам было, что это именно через край. Каждый занят своим, боится, как бы не увязнуть в чужих проблемах. Если и поможем, то так, чтобы не слишком от себя оторвать время, деньги, усилия, сочувствие, не слишком глубоко нырнуть в чужую беду ведь больно, страшно.
Одним словом, пропустили. Вот и еще одного человека пропустили, отпустили от себя. Отлетела душа ее, ударившись о наши металлически твердые глухие скорлупки. Повернулась, было, к Богу, но, наверное, не сумела, не успела понять, услышать. Может, не научил никто, или не оказалось веры в последний трудный момент.
Больно и страшно. Бессмысленно жить, не замечая, как рядом идущие люди вдруг срываются с пути, не успевая удержать, не разрывая сердце свое на лоскуты для перевязки их ран. Страшно, что, вдруг действительно, уходят они не в Вечную радость, а в Вечную муку. Мир теряет полноту от их уходов, от их неправильных, невозможных решений.
Пожалуйста, не уходите. Дайте нам возможность стать людьми, разделив ваши страдания.
Надежда Захарова
|